Представим себе, что в год прихода Гитлера к власти выдающийся немецкий поэт написал бы стихи о том, как по ночному Берлину шагает отряд штурмовиков, люто пугая евреев и либералов, и заканчивались бы эти стихи неожиданным и мощным двустишием о том, что возглавляет этот отряд хуже, чем погромщиков, облеченных властью над Германией, Иисус из Назарета.
Ничего подобного в немецкой поэзии не было. Это произошло в поэзии русской.
Когда Зинаида Гиппиус узнала, что в порядке уплотнения (а, скорее, для пущего контроля) в квартиру Блока подселили матроса, она сказала:
– Жалко, что не двенадцать.
В предсмертные свои дни Блок так кричал, что подселенный матрос сбежал из квартиры.
Осталось множество воспоминаний свидетелей, повествующих, что лицо покойного поэта привело их в ужас, потому что казалось, что в гробу лежит другой человек, буквально устрашающей наружности.
Известно, что перед смертью Блок обезумел. В припадке бешенства он разбил бюст Аполлона, стоявший у него в кабинете, и так объяснил свой поступок испуганным домашним:
– Я хотел посмотреть, на сколько кусков разобьётся эта грязная рожа.
И уже в затянувшихся предсмертных муках, поэт истерически требовал, чтобы нашли и уничтожили все экземпляры "Двенадцати". Жена его успокаивала, говоря, что так и сделали, но Блок отказывался верить, утверждая, что нет, не все, потому что экземпляр остался у Ленина.
Так ли уж он обезумел?
Что это вообще было – инфернально-мистическая, стилизованная на частушечный лад, поэма "Двенадцать" и смерть ее автора, которая по сей день остается загадочной?
! Орфография и стилистика автора сохранены
